Камея Амалии

На углу улицы стоял старый дом. В череде своих соседей он выглядел доисторически дряхлым. Но если у прохожего хватило бы времени и внимания, он был бы поражен удивительной красотой лепнины на фасаде. Конечно, штукатурка орехового цвета осыпалась от времени, лоскутами обнажая там и тут кирпичность бытия. Окна нижнего этажа давненько были закрыты ставнями, так что на крупных крюках, соединяющих их, вопреки дождям и ветрам образовался толстенный слой пыли.

По вечерам дом устало вздыхал от тишины и пустоты. А еще от ностальгии по прошлым дням. И сожалел, что у него нет рук, чтобы погладить портрет бывшей хозяйки. Этот портрет был выставлен всем на обозрение, но его почему-то никто не замечал, кроме самого дома. Гордый женский профиль красовался в самом центре фасада между вторым и третьим этажами в виде белой камеи.

Камеи были очень популярным украшением того времени, когда дом строился. Помнится, ни одна уважающая себя дама не могла обойтись без подобной геммы на воротничке, перстне или ожерелье. И конечно, на заказ делались портретные камеи. Чаще всего как подарок на свадьбу или помолвку.

Так произошло и с этим барельефом. По тем временам — отчаянно смелое признание в любви и оригинальное предложение руки и сердца дочери банкье Амалии Фрай.

По мнению цвета общества Амалия не была красавицей. Но, как известно, мнение общества обычно складывается из симпатий потенциальных женихов и уважения потенциальных соперниц по поводу модных нарядов. Амалия же шумным балам предпочитала уединение с книгой, обладала незаурядным характером и позволяла себе появиться на люди в одном и том же платье несколько раз подряд. В результате благородные дамы считали ее замарашкой, глупой к тому же, ведь она ничем не показала, что разбирается в новейших модных веяниях. Мужчины проявляли интерес к состоянию ее отца, но как только сталкивались с гордостью девицы или слышали независимые суждения, тут же ретировались: кому нужна строптивая да еще и излишне умная жена?

В Европе девятнадцатого века это было столь же неудобно, как в двадцать первом стал неудобным слишком умный и строптивый муж.

Но в конце концов, тенденции и правила существуют ради исключений. И однажды они встретились. Два сильных характера, которые — опять же в виде исключения — гармонично дополняли друг друга. Избранника звали Якоб Винсент, успешный предприниматель, владелец текстильной мануфактуры и десятка магазинов, весьма образованный и обходительный господин, который всю жизнь искал именно ее, Амалию.

Так и появился этот дом. Он с первой минуты знал о своем предназначении. Конечно, а как же иначе? Работники, строившие его, то и дело об этом судачили. А когда на стройку приезжал хозяин, то с удовольствием гладил шершавые стены и деловито раздавал указания: каминная комната, салон, будуар, спальня... Дом очень гордился своим предназначением, принял камею, словно орден на грудь, и все последующие годы бережно хранил ощущение счастья. Якоб мечтал о большой семье в несколько поколений и одновременно очень хотел подарить любимой женщине дом, который был бы под стать ей.

Безмятежное счастье царило в этих стенах. Звуки рояля наполняли комнаты, их сменял тихий смех и жаркий шепот. Солнечный свет вливался в залы через огромные окна днем, а вечерами выливался из этих же окон, освещая улицу и радуя прохожих. Званые вечера с чтениями и пением сменялись вечерами уютного одиночества, разделенного на двоих. Дом блаженствовал. И когда к любимым им голосам прибавился звенящий детский крик, он задрожал стеклами от восторга и умиления. Наверное, даже прослезился бы, если бы умел.

Теперь у него появилась новая обязанность: хранить покой и благоденствие полноценной семьи. Гордости хозяина не было предела: у него родился сын. Первенец — наследник фамилии и дела. Казалось, все мечты способны воплотиться в реальность. Но как водится, жизнь непредсказуема. Нелепая случайность может стать причиной кардинального поворота сюжета с названием судьба.

Однажды, когда супруги возвращались с прогулки верхом, навстречу им выкатил новомодный феникс-даймлер. Непонятно, что он делал в парке на узкой дороге. Слегка спесивый водитель поприветствовал гуляющих оглушительным клаксоном, спеша ознаменовать начало новой эры. Непривычные к резким звукам лошади испуганно рванулись, не разбирая пути, прочь. Небольшой овраг стал ловушкой для лошади Якоба. Он не сумел, не успел соскочить из седла, кубарем слетел с двухметровой высоты вместе с конем и не смог встать.

- Амалия! Амалия! - повторял он снова и снова, силясь подняться.
- Я тут! - склонилась над ним жена.

- Как ты себя чувствуешь? - обеспокоенно всмотрелся он в родное лицо, перепачканное, видимо, тоже от падения, увидел, что платье разорвано на плече, и еще больше обеспокоился, - Как ты? С тобой все в порядке?

- Да, я в порядке, дорогой, - шептала Амалия, предчувствуя неотвратимое.
- Хорошо, - светло улыбнулся муж и расслаблено опустил голову на землю, - Хорошо.

Когда дом, обескураженный молчаливыми посетителями, впустил хозяина домой, на его лице все еще застыла эта абсурдная блаженная улыбка. Хотя... почему абсурдная? В конце концов, он был счастливым человеком.

Вот так вот дом узнал, что такое горе. Оказалось, это звенящая тишина. Пустота, которую некому и нечем заполнить. Дом разевал пасти окон, хлопал створками и дверями, силясь закричать. Но у него не выходило. Чьи-то ноги время от времени ходили по паркету, стараясь ступать, как можно тише. Чьи-то руки занавесили окна и зеркала черными кружевами. Чьи-то лица мелькали в парадном, шептались с прислугой и так же тихо исчезали, прихватывая серебро из гостиной. Дом замер в негодовании, потому что хозяйка ничего не предпринимала, чтобы воспрепятствовать этому кошмару. Она даже не смотрела в их сторону. И только несколько недель спустя после похорон, когда исчез последний подсвечник со стола, она осмелилась войти в гостиную, где висел портрет Якоба.

Большая картина во весь рост, с которой радостно улыбался живой муж. Внезапно Амалия почувствовала запах свежей краски, до того отчетливо вспомнились ей дни, когда писался этот портрет. Это был ее подарок мужу. Память острым лезвием вчерашнего счастья полоснула по душе, заставляя горло рваться криком. Сильная женщина упала на колени перед неумолимой реальностью. Горе стало воплем без слез. Слабые женские руки. Им не было прощения за то, что они не умели исцелять и воскрешать. В бессильной ярости сжатые кулаки били, куда ни попадя. Амалия с безотчетной яростью стремилась почувствовать жизнь через боль. Но эта физическая боль не чувствовалась, покрываемая тысячекратно болью душевной.

Дом взорвался многократным эхом в рыданиях, стонах и скрипах. Ему показалось, что он постарел лет на сто от этого крика. И чтобы не задохнуться от собственных чувств, он распахнул большое окно. В гостиную ворвался влажный осенний ветер, сдувая черноту кружев с огромного зеркала. Бледная женщина испуганно оглянулась на окно, потом посмотрела в глаза весело улыбающегося мужа... и кивнула. А дом вздохнул с облегчением и благодарностью.

- Мама?

В дверях гостиной стоял маленький светлый мальчик трех лет с яркими глазами.

- Мамочка, не надо! Я буду большой и сильный. И всегда буду тебя защищать! - бросился он к ней на шею.

- Как же ты похож на отца! - прошептала она и почувствовала, как по щекам бегут горячие слезы.

Этот шепот и эти слезы навсегда остались в сердце дома.

В конце концов Амалия с сыном перебралась на верхний этаж, под крышу. Пять комнат на двоих — это было более, чем достаточно. Несколько месяцев она пыталась вести дело мужа, но конкуренция и кризис оказались непосильными соперниками. Мануфактуру все же пришлось продать. Впрочем, они жили неплохо, сдавая три нижних этажа постояльцам.

Дом был не против. Новые истории, новые жизни, не объединенные между собой — все это не прибавляло ему значимости, но питало его память. Он отчетливо помнил голоса всех обитателей за все годы, хранил большие и маленькие тайны и ждал. Сам не знал, чего. Скорее всего, он ждал, когда же в его стены вернется ощущение важности. То, ради чего он был построен.

Но времена менялись так же, как и скорости, и вот, в его стенах остался один единственный человек. Наверное, соседи даже не подозревали о его существовании. А если бы знали, подумали бы, что ему столько же лет, сколько и дому.

Старик очень редко выходил из своей квартиры. А когда возвращался, обшарканные ступени устраивали радостную перекличку:

- Мы живы! Живы! Живы!

Обитатель дома качал головой и усмехался:

- Живы, живы... Слышу.

Возможно, это были единственные слова, которые дом слышал за последние много лет.

И вот однажды ночью дом очнулся из забытья, словно кто-то потревожил его сон, и настороженно прислушался. Ему показалось, что тишина внутри как-то неуловимо изменилась. Некоторое время он прислушивался к тому, что происходит в нем, пошевелил, как пальцами, нервными окончаниями в каждой комнате и решил, что это опять его память заворочалась где-то под крышей. Дом вздохнул снова, поморщившись от сознания, что весь пропах одиночеством и пылью. Он хотел было снова уснуть, но вдруг услышал тихий шорох. Словно кто-то тихонько скребется в прихожей.

Там, и правда, сидел какой-то зверек, похожий на очень крупную мышь, и пытался грызть край ступени.

- Ты кто? - удивленно поинтересовался дом, - Мышь-переросток? Давненько тут не было мышей. Впрочем, она, - дом мысленно погладил камею на фасаде, - никогда вас не боялась.

Ему вспомнилась улыбка Амелии, когда она пыталась поделиться ломтиком яблока с мышонком, и как возмущенно бушевал по этому поводу Якоб, настаивая на том, чтобы в доме появилась кошка. Ведь мыши разносят инфекции. Кошку они так и не успели принести в дом. Он опять шумно вздохнул.

- Я не мышь, - обиженно насупился зверек, - Я шиншилла.
- И что ты тут делаешь?

- Потерялся, - еще больше насупился зверек и грустно нахохлился.
- Что же, шиншилла, ты грызешь мои ступени?

- Есть хочу, - вдруг захныкало серое, пушистое существо, да так безысходно, что у дома сжалось сердце.

- Похоже, ты совсем маленький детеныш, - догадался дом.
- Вовсе не маленький! Мне уже три месяца!
- Все понятно.

Дом сделал вид, что согласен. И вспомнил, слезы Амалии в тот момент, когда ее маленький сын заявил, что уже большой. Тогда она прощалась с одним Винсентом, а встретилась с другим. Что делать? Иногда сыновья взрослеют слишком рано.

- Но мне нечего тебе предложить. Вся древесина у меня внутри давно пересохла и вряд ли тебя порадует.

- И в тебе нет даже старого сухарика? - с надеждой сложил лапки маленький шиншилла.

Дом мысленно пробежал взглядом все комнаты.

- А как же! Конечно, есть. Только тебе придется подняться под самую крышу!

Когда солнце заглянуло в окна верхнего этажа, сытый детеныш уютно посапывал, согретый человеческим теплом. А старик стоял у окна, глядел на просыпающийся город и осторожно поглаживал рубашку у сердца, где спал удивительный малыш, похожий на огромную мышь с удивительно мягкой шерстью.

«Старость сентиментальна,» - подумал он, вытерев упрямую слезу, - «Я состарился и не заметил.»

Полночи он провел в размышлениях, что делать с этой новой жизнью, которая так бесцеремонно вторглась в его существование, сравнимое с существованием тени. Он давно привык к сознанию, что он всего лишь растение без прошлого и будущего, доживающее свои дни. Появление этого маленького зверька так взволновало его, что он вот уже который час не мог унять сердцебиения.

Дом, который тоже обрадовался новому жителю, теперь удивленно молчал, выжидая развития событий.

Старик грустно вздохнул.

- Я не могу взять ответственность за чью-то еще жизнь, когда со своей не справляюсь.

И отправился с детенышем за пазухой в зоологический магазин за углом. Продавец осмотрел зверька и понимающе кивнул.

- Не дает спать по ночам?
- Да, я, собственно и так не сплю. Бессонница.

- В чем же тогда причина?
- Я не знаю, что с ним делать. Он сам пришел сегодня ночью.

- Видимо, сбежал откуда-то. У нас такие не живут, - покачал головой продавец.
- Может, потерялся?

- Тоже может, - равнодушно пожал плечами торговец, - Но я Вам за него много не дам. В конце концов, у меня тоже должна быть выгода. А если я его еще и кормить буду пару недель...

- А что будет, если его никто не купит за эти пару недель? - старик с сожалением почесал малыша за ухом.

- Думаю, купят, конечно. Во всяком случае, можно будет сдать его на шкурку.
- Куда сдать?

- На шкурку. Из них шубки шьют.
- Нет, - старик решительно забрал малыша из рук торговца, - Не надо его на шкурку сдавать. Только если можно, я оставлю тут объявление. Вдруг он потерялся. А я куплю у Вас корм... Что они там едят, эти шиншиллы, - с сомнением подытожил он.

- Это можно, - согласился продавец, довольный таким исходом дела.

«В конце концов,» - подумал старик, - «лучше уж поживет со мной, сколько можно, чем сразу же отдать Богу душу.»

- Ну, что же, - произнес он торжественно, когда принес малыша домой, - Добро пожаловать! И надо же дать тебе имя? - задумался он на мгновение, - Макс! Тебе нравится?

Дом вздрогнул так, что зазвенели старые бокалы в буфете. И в то же мгновение услышал эхом голоса из прошлого, смех Амелии и то, как она называла сына по имени.

Похоже, имя малышу понравилось. Во всяком случае, он не возражал.

- Вот, и славно, - обрадовался старик и тут же помрачнел, - А клетка нам ни к чему. Зачем тебе тюрьма в тюрьме?

Он грустно осмотрелся и вздохнул.

- Будем доживать вместе. Двадцать лет я тебе не обещаю. Но сколько получится — столько и наши.

Макс был со всем согласен. Оказалось, что в этой комнате под чердаком можно найти массу укромных темных местечек, где можно порыться и найти разные интересные тряпочки. Особый интерес из себя представляла библиотека с сотней старых книг в матерчатых переплетах. В общем, он был доволен новым жилищем, но спать неизменно приходил на руки к человеку.

Прошло несколько дней и дом снова потревожили пришельцы. На этот раз он проснулся от стука в дверь. Этот стук услышал и Макс. Наверняка, он услышал что-то еще, потому что стал беспокойно носиться по комнате, опрокидывая все, что можно было опрокинуть.

- Не переживай, я тебя не отдам живодерам. Может, это почта? Хотя, какая почта? Я уже сто лет не получал писем, - вздохнул старик и пошел вниз.

- Мы живы! Живы!
- Знаю, знаю, - ответил старик ступеням.

За дверью оказалась маленькая голубоглазая девочка. Ветер шевелил ее светлые локоны. Она испуганно уставилась на старика, открывшего дверь.

- Здравствуй, - старик улыбнулся и склонился к ней, - Ты кто?

Девчушка испуганно сжала кулачки и спрятала их в складках желтого платьица.

- Луиза, - прошептала она.

А потом подскочила, на месте, как пружинка, и закричала:

- Мама! Мамочка!
- Что ты? - испугался старик, - Не надо! Не кричи так!

В этот момент к ним подошла красивая молодая женщина.

- Извините, - сказала она с улыбкой, - Продавец из зоомагазина сказал, что Вы нашли щенка шиншиллы? Мы как раз потеряли на прошлой неделе одного малыша. Забыли закрыть дверь на террасе... Что с Вами, - теперь настал черед молодой женщины удивляться.

По морщинистым щекам текли слезы. Дрожащими руками он тянулся к ее шее. Женщина отпрянула и, схватив дочку за руку, притянула ее к себе.

- Нет, нет! - испуганно запричитал старичок, - Не бойтесь. Я только хочу спросить... Откуда у Вас эта камея?

Скрюченный палец все еще показывал на большую брошь на груди красавицы.

Она прикрыла ладонью свою драгоценность и отступила еще на один шаг на безопасное расстояние, как ей казалось. Девочка начала всхлипывать.

- Маленькая, прости, - блондинка опустилась перед дочерью, - Я сделала тебе больно? Прости, солнышко. Почему Вас это интересует? - опасливо обратилась она к старику, которого, похоже, била дрожь.

- Это очень важно. Жизненно важно! Эта камея... Это фамильная драгоценность. Она была у моей жены, когда я меня призвали в армию. Во время войны она погибла...

- Нет, Вы ошибаетесь. Это украшение, принадлежало моей матери. Но...

- Пойдемте! Пойдемте!, - старик вцепился в запястье женщины и потащил ее на середину улицы, - Смотрите! - указал он куда-то вверх.

Но в это время малышка выкрутила маленькую ладошку из маминой руки и рванулась вверх по лестнице, чьи ступени так радостно вспомнили о жизни.

- Флаффи! - кричала она, - Флаффи!
- Луиза-Амалия! Сейчас же вернись ко мне! Ты слышишь?! - возмутилась мама.

Но малышка была уже на втором этаже и, похоже, нашла свое сокровище, потому как дом зажмурился от детского визга и радостного смеха.

- Как Вы сказали? - старик стоял, словно молнией пораженный, - Как Вы сказали?

Из дверей выбежала маленькая Луиза, держа в руках пушистый серый комочек.

- Мама! Мама!!! - не дала она матери что-либо ответить, - Флаффи! Нашелся!

- Как Вас благодарить? - признательно улыбнулась женщина старику, открывая кошелек, - И как Вас зовут?

- Макс, - прошептал старик, с трудом сглотнув шершавый ком, - Макс Винсент. А это, — он указал вверх, на барельеф, - это Ваша бабушка. Амалия.